Руру беспокойно оглядывалась и принюхивалась, втягивая большими ноздрями теплый влажный воздух. Все было как всегда. Не было никаких поводов для беспокойства, и все же она ощущала внутреннюю тревогу. Эта беспричинная тревога не утихала, наоборот, нарастала, заставляя ее крутить головой на мощной длинной шее и пытаться определить, не доносится ли откуда запах угрозы, внюхиваться в ароматы, приносимые ветром. Но в свежих струях ветра не было ничего тревожного. Не было страшного терпкого запаха свирепого хищника, которого надо было опасаться больше всего. Этого ужасного хищника Руру видела лишь раз, когда он напал на ее стаю и задрал ее подругу. Она его тогда хорошо разглядела. Он был огромен. Две мощные задние ноги опирались на три когтистых пальца, короткие, но сильные передние лапы со страшными острыми когтями нависли над ней. Руру удалось увернуться. Гигантская голова с огромной пастью и страшными зубами пронеслась над ней, навсегда поселив в душе ужас и запечатлев в памяти тяжелый смрад убийцы. Но нет, как ни принюхивалась Руру, запаха хищника она не чуяла. Не было в воздухе и запаха дыма от горящего леса, с которым Руру, несмотря на молодые годы, уже успела познакомиться. Это было прошлым летом. Сильный ветер гнал пламя по густому лесу, сухому в то жаркое безводное лето, по верхушкам хвойников, по зарослям папоротников. Свечи гигантских хвощей вспыхивали как факелы, освещая бегущую стаю красными всполохами. Нет, сейчас дымом не пахло. В воздухе носился сладкий аромат цветущих огромными белыми цветами магнолий. Пахло болотной гнилью, тухлыми испарениями разлагающихся где-то поблизости остатков растений. Пахло своей стаей, родичами, пасущимися невдалеке. Но все запахи перекрывал, точнее, служил основой и постоянным фоном всем ароматам упоительный йодистый запах моря, шум которого доносился из-за дальних холмов.

Широкие листья папоротников на краю поляны зашевелились, раздвинулись, и из зарослей показалась голова Фрум. Подруга и наставница Фрум всегда оказывалась рядом в нужную минуту. Вот ее голова вытянулась из зарослей на длинной шее, ноздри приблизились к ноздрям Руру. Они приветливо обнюхали друг друга. Руру почувствовала спокойную уверенность тети Фрум и успокоилась сама. Фрум, подминая тяжелыми ногами листья и стебли папоротника, вышла на поляну. Она пересекла поляну и решительно направилась к подножью лысого глинистого холма. Руру последовала за ней. У подножья холма Фрум остановилась, оперлась о землю короткими передними ногами, оглянулась на Руру. Она издала низкий трубный звук, призывающий к вниманию. Руру подошла поближе. Фрум стояла над широкой неглубокой ямой, вырытой в глине. Она развернула свой длинный гибкий хвост и как хлыстом ударила им по слою пыли на дне ямы, потом копытцем передней ноги разгребла глину на дне. Из-под глины показалась бурая пятнистая скорлупа яиц. Фрум привела Руру к собственному гнезду, которым она пользовалась в период кладки. Фрум издала носом звук, похожий на фырканье, забралась в яму и легла на живот, подмяв под себя пустую скорлупу. И Руру догадалась. Тетя Фрум проводила урок. Она учила Руру, как нужно себя вести, что нужно делать в ее положении. Неужели именно это ей сейчас нужно делать? Значит, это ее ситуация? Опытная Фрум каким-то образом догадалась, интуитивно поняла. Так вот откуда ее беспокойство, тревога, ожидание чего-то важного. Руру должна будет вскоре первый раз в жизни отложить яйца, и для этого необходимо сделать гнездо. Руру отошла от гнезда Фрум в сторону и стала, опираясь на передние ноги, мощными задними ногами рыть яму, отбрасывая землю в сторону. Вдруг она остановилась, прислушалась, огляделась. Беспричинная тревога вновь охватила ее, на этот раз с еще большей силой, передавив дыхание и вызвав дрожь в ногах. По мощному телу прошла волна спазмов, заломило в хребте, помутилось в глазах. Руру теперь знала, что причина происходящих неприятностей не в надвигающейся угрозе, не в хищниках и не в огне. Причина  в ней самой, внутри нее. Она была молода и неопытна и лишь сейчас догадалась, что пришла пора делать кладку. Рыть и обустраивать гнездо было уже поздно. Руру огляделась. Вокруг никого не было, лишь силуэт удаляющейся Фрум выделялся на фоне холма. Помощи ждать было неоткуда и некогда. Сейчас же немедленно надо было искать подходящий укромный уголок. Она направилась к ближайшей ярко-зеленой лужайке, заросшей свежей, бархатистой травой. Едва она добралась до лужайки, начались спазмы. Она вступила на мягкую, пружинящую, какую-то очень податливую траву.

Все произошло быстро. Кладка была маленькой, на то она и первая. Руру осмотрела несколько бурых яиц, вышедших из ее тела, и осталась довольна. Предстояло согреть их своим телом и пухом, покрывающим живот. Она потопталась  на импровизированном гнезде и, поджав ноги, опустилась всей тяжестью на кладку. Что произошло в следующий момент, Руру не сразу поняла. Она почувствовала холод и сырость. Оглядев свое тело, она увидела, что ноги и живот ее погрузились в воду. Руру поднялась на ноги. Трава внизу была покрыта водой, ее драгоценная кладка утонула. Она хотела взять яйца в пасть, но почва вдруг начала уходить из-под ног. Руру стала проваливаться в трясину. С трудом выдергивая вязнущие ноги, она выбралась из болота на твердую почву. Дрожа всем телом, она стояла и смотрела на то место, где только что сияла изумрудной зеленью трава, где красовалась ее бурая в крапинках кладка, а теперь чернело озерцо болотной жижи. Ей было горько и тоскливо. Она почувствовала себя одинокой и беззащитной и, взглянув в последний раз на погибшую кладку, отправилась искать свою стаю, стаю игуанодонов, пасшихся в пышной зелени древнего леса на берегу теплого моря Тетис на земле восточного осколка Лавразии за сто миллионов лет до появления на этой земле человека.

*     *     *

Рабочее совещание в кабинете директора института в отличие от научных советов проходило тихо и буднично, даже как-то сонно. Директор решил собрать руководителей направлений, чтобы перед советом выяснить обстановку и настроения подчиненных. Он не хотел, чтобы очередной раз научный совет превратился в базар, чтобы опять вместо делового конструктивного обмена мнениями и принятия толковых решений совет утонул в словоблудии велеречивых ученых мужей. Обстановка в институте была напряженной, и напряжение с течением времени должно было лишь нарастать, приближаясь к критической точке. Причиной этого растущего напряжения было отсутствие результатов. Наука не строительство коттеджей, где после денежных вложений и привлечения рабочей силы наглядно виден результат и есть чем отчитаться. В науке часто отсутствие результата и есть самый главный результат. Но как это объяснишь руководству, которое уверено, что большие деньги проедены или выброшены на ветер! Мудреные научные отчеты оно, руководство, не читает, и слава богу, иначе оно, наверняка, утвердилось бы во мнении о дармоедстве научных работников. Необходимо предоставить что-нибудь реальное и физическое, сверхурожайную картошку, бесхолестериновые яйца и тому подобное, и все без генной модификации. Что ждут от НИИ биологии и генетики? Оздоровления, повышения урожайности, снижения калорийности и улучшения вкуса продуктов питания. А чем занимаются они? Чрезвычайно интересными проблемами, которые никого кроме них не интересуют.

- Ну, коллеги, - сказал директор, - начнем просыпаться. Я хочу пробежаться по плану квартала и выяснить, кто чем занимается, и что есть на выходе. Приготовьте ваши предложения о том, что можно предоставить руководству в качестве результатов нашей деятельности. К концу квартала должны быть видны реальные и физически ощутимые плоды нашего труда.

По длинному столу заседаний прокатилась волна вздохов, хмыканий и недовольных ворчаний. Директор нахмурил брови.

- Виктор Петрович, начнем с вас, - сказал он. – Как дела с гидролизом?

- Провели тридцать пять тестов, результат отрицательный. Готовим установку для электрических разрядов.

- Так, ясно. Что у генетиков? Профессор Демин, что у вас? Чем занят великий и ужасный Лютиков?

- Профессор Лютиков помимо текущей работы и оформления статей в журналы приступил к разработке новой интересной темы консервации генного материала.

- В каком смысле консервации? Он решил законсервировать свои гены для потомков?

- Не исключено. Он подыскивает условия сохранения хромосом организмов и возможности из восстановления в рабочее состояние.

- А какое практическое значение может иметь это направление?

- Огромное! – профессор Демин сделал широкий охватывающий жест рукой.

- Сомневаюсь, - скорчил кислую физиономию директор. – Статьи, это хорошо, а насчет генных консервов надо переговорить.

В тот момент, когда правая половина стола закончила доклады и передала эстафету левой, директор понял, что отчитываться ему перед руководством в конце квартала будет нечем.

- А я надеялся на Лютикова, - сказал он Демину, который остался после совещания. – Он всегда меня выручал. Кто подкинул ему эту «актуальную» тему?

- Это чисто его инициатива. Он убедил меня, что надо работать над ней.

- Ну, попробуйте теперь вы убедить меня. Как мне доказать необходимость  выделения денег под проект сохранения генов для далеких будущих поколений?

- Профессор Лютиков считает, что необходимо создать банк генетической информации, куда собирать геномы всех живущих сейчас видов, обитающих на планете, чтобы сохранить сведения о них для потомков. Это важная, глобальная задача. При создании определенных условий можно сохранить материал ДНК на столетия, а то и на тысячелетия. При определенной стабильной температуре, искусственной метановой среде с большими дозами стабилизирующих химикатов, без доступа кислорода молекула ДНК консервируется или, точнее сказать, мумифицируется, сохраняя адениновые, гуаминовые, цитозиновые и тиминовые основания в исходной последовательности. Если создать вокруг хромосомной мумии защитный чехол и предохранить ее от внешних воздействий, точнее, полностью исключить любое влияние, можно хранить ДНК сколь угодно долго. Мало того, Лютиков считает, что под сбалансированным воздействием стимулирующих факторов, таких как магнитные поля, химические реактивы и прочее, можно привести сохраненную ДНК в рабочее состояние.

Директор задумался.

- Что ж, - сказал он после минутного размышления, - возможно, вы правы, тема перспективная. Кроме того, не каждый же раз институту выползать за счет гениальных идей Лютикова. Пусть занимается. А вы, Петр Степанович, периодически докладывайте мне о его успехах.

Через месяц профессор Демин докладывал директору института об открытии, сделанном в его научном подразделении. При изучении возможности сохранения генного материала профессор Лютиков пришел к выводу о возможности консервации ДНК в естественных условиях при быстрой и полной изоляции клетки от внешней среды. Изоляция может производиться плотными твердыми материалами, такими как силикатные породы земной коры. Если живую ДНК быстро отделить от среды и замуровать в силикатный чехол, предохранив ее от внешних воздействий, ДНК может оказаться законсервированной. Профессор предложил методику консервирования. Лаборатория Зинкина пытается произвести опыт по сохранению ДНК. Кроме того, и это очень важно, Лютиков утверждает, что при определенных уникальных условиях в природе могли законсервироваться геномы вымерших существ, живших десятки тысяч и даже миллионы лет назад. Сейчас он пытается выявить наличие таких реликтов в окаменелом конгломерате яиц динозавра, переданных нам институтом археологии. Но, к сожалению, результатов пока нет.

Лютиков был расстроен. Эйфория от озарения, позволившего сформулировать новую теорию, сменилась унынием. Факты его теорию не подтверждали. Он размолол и растворил в специальных растворах почти весь реликтовый материал – окаменелую кладку яиц динозавра, найденную в слоях древних болот мелового периода. Ничего похожего на ДНК или ее фрагменты не было. Возможно, это был не тот случай, не сложились условия для консервации генного материала. Надо искать, откапывать и пробовать, пробовать….

Мысли профессора прервал звонок мобильника. Его коллега, руководитель лаборатории Зинкин прислал СМС. На экране светилось одно слово – «Есть!»

«Что есть, где есть? – возмутился Лютиков. – Вечно этот Зинкин чудит». Внезапно смысл послания дошел до него. Он вскочил и побежал в лабораторию.

Что и говорить, производительность их труда была низкой. На груду измельченной в пыль окаменелой кладки они нашли всего два крохотных набора ДНК, сохраненной в законсервированном виде. Но это было грандиозно. Это была победа. Лютиков сиял, Демин ходил в именинниках, директор успокоился и задышал ровнее. Правда, он до сих пор сомневался, сможет ли этими двумя полудохлыми геномами оправдать существование пожирающей бюджет институтской громады, но что-то непонятное и ненужное, по крайней мере, лучше, чем совсем ничего. И потому он лично посетил лабораторию генетики и благожелательно обвел взглядом оборудование и личный состав.

Тема совещания, проводимого директором в лаборатории, была одна – что делать дальше. Лютиков предлагал продолжить поиски, взяв весь доступный материал у археологов. Демин хотел ограничиться подготовкой и публикацией печатных материалов. Самым необычным и даже диким показалось присутствующим предложение начальника лаборатории кандидата наук Зинкина. Он предложил поместить найденные ДНК в живое яйцо птицы и вырастить эмбрион. Все присутствующие возбужденно загудели, послышались возгласы, смех. Директор постучал ручкой по столу, призывая к тишине.

- Объяснитесь, молодой человек, - обратился он к Зинкину. - Что вы предлагаете? Клонировать динозавра?

Раздался дружный смех. Директор иронично посмотрел на Зинкина. Тот покраснел. Он встал и заговорил срывающимся от волнения голосом:

- А почему бы и нет? Клонирование нами давно освоено и в семидесяти процентах случаев проходило успешно. Птиц мы клонировали. Если поместить найденную нами ДНК в зародышевую клетку страуса, она будет находиться в оптимальных условиях для роста. Получить эмбрион динозавра – это более весомое достижение, чем просто ДНК. Его можно рассматривать, показывать комиссии….

Зинкин пробежался глазами по улыбающимся лицам коллег и остановил взгляд на единственно серьезном лице, лице директора.

- Михаил Семенович, что скажете? – обратился директор к Лютикову.

Лютиков с удивленным видом слушал разгоревшуюся дискуссию.

- Странно, - сказал он, - что подобная мысль не пришла мне в голову первому. Видимо, я старею. Конечно, почему бы нет? Никаких затрат, никаких рисков. Стоит попробовать.

Лица присутствующих вытянулись. Но все равно, несмотря на одобрение Лютикова, тема клонирования динозавра была главной при травлении анекдотов в институтских курилках. Возможно, аура всеобщего неверия и насмешек как-то повлияла на опыт, но назло скептикам клетка начала делиться. Вскоре крохотный эмбрион красовался на экранах ультразвуковых мониторов, становясь с каждым днем все больше и солидней.

Когда ресурсы страусиного яйца были исчерпаны, Зинкин пришел с докладом к директору. Теперь он лично, минуя непосредственных руководителей, каждую неделю отчитывался перед директором и описывал ему результаты опыта.

- Не пора ли, Юрий Михайлович, законсервировать нашего эмбриона, пока он ни на что не похож? – спросил директор. – Стоит ли выращивать неизвестно что?

- У меня есть предложение, Петр Иванович, - ответил Зинкин заговорщицким тоном. – Очень соблазнительное.

- Что такое? – удивился директор.

- Нам удалось вырастить эмбрион динозавра. Зачем же останавливаться на полпути? Почему не попробовать вырастить настоящего живого динозавра? Да, риск есть, трудности есть, но представьте себе, что нас ждет в случае успеха!

- Что ждет?

- Нобелевская премия как неизбежный минимум!

- А как максимум?

- Решение многих проблем человечества. Самая малая – научная. Мы будем знать все о строении и физиологии динозавра. Дальше – решение проблемы продовольствия. Динозавр – это гора мяса. Если поставить производство динозавров на поток, мы завалим планету их мясом.

- А если это тираннозавр? Он нас вперед съест.

- Есть риск, - Зинкин говорил воодушевленно, глаза его горели, по щекам растекся румянец. – Но каков выигрыш! Если это травоядный динозавр, что более вероятно, представьте гору мяса, питающуюся листьями клена или тополя или травой. Пятерка динозавров заменит стадо коров. А их яйца? Целую птицефабрику!

«Идиотизм, - подумал директор, - но для руководящих работников, курирующих институт, сойдет. Они будут довольны. Ферма по выращиванию динозавров на мясо. Вот хохма! До чего я докатился! Стыдно произнести вслух. А что делать? Как выживать? В таких условиях сам озвереешь, станешь тираннозавром. Эх, уйти бы на научную работу! Но тогда все, конец институту. Никто не сможет защитить его от закрытия в это странное время, никто не создаст более-менее спокойную исследовательскую обстановку».

- Хорошо, - сказал директор Зинкину, - действуй. Напиши список требуемых материалов и компонентов. Заключи договор со страусиной фермой на поставку яиц. Докладывай мне каждую неделю. Удачи!

Весь институт бегал в лабораторию генетики смотреть на огромную стеклянную емкость, где в месиве страусиных яиц на эластичных растяжках висел большой розово-кремовый эмбрион. Сам директор регулярно посещал экспериментальный блок, а профессор Лютиков подолгу простаивал перед толстым стеклом, удивленно глядя на детище своего гения. Эмбрион оказался упорно живучим и не собирался отбрасывать коньки. Он быстро рос, и вскоре пришлось заказывать другую стеклянную банку, гораздо больше прежней, и заключать договор с еще одной страусиной фермой. Птенец, или как там его, уже начал шевелиться, потом барахтаться. Можно было различить длинную шею, четыре ноги и узкий длинный хвост. Это действительно был динозавр и, к радости своих создателей, не плотоядный. Судя по форме смешной слепой мордочки, это должен был быть клювоносый растительноядный динозавр. Его уже перестали называть эмбрионом, называли динозавриком или, для краткости, динариком. Это имя, Динарик, и закрепилось за детенышем.

Однажды среди ночи дежурного в лаборатории разбудил глухой стук. Дежурный, тараща сонные глаза, вбежал в бокс и увидел, что птенец бьет клювом по стеклу. Он делал несколько коротких резких ударов головой, потом опускал ее, отдыхал, потом начинал стучать снова. Дежурный вызвал Зинкина. Они наблюдали до утра за странным поведением птенца, а утром, собрав консилиум ученых, решили, что пришла пора проклевываться из «яйца».

Это был день рождения Динарика. Содержимое банки вылили на большой поддон. Птенец неподвижно лежал посреди яичной лужи. Потом он пошевелился, попробовал поднять голову, подвигать хвостом, и вдруг оперся лапами и начал вставать. Окружавшие малыша лаборанты подхватили его, Зинкин взял в руки тяжелую головку. Внезапно сомкнутое веко раскрылось, и на Зинкина взглянул большой темный глаз. Зинкин затаил дыхание. Глаз долго внимательно смотрел на Зинкина, потом голова повернулась, и на Зинкина уставился второй глаз.

- Здорово, Динарик! – сказал Зинкин. – С днем рождения.

Голова опять повернулась, окинув Зинкина взглядом с ног до головы. «Импринтинг! - подумал Зинкин. – Он запоминает меня как первое увиденное им существо. Ну, влип!»

С «вылуплением» динозавра из «яйца» на институт обрушились новые проблемы. Необходимо было подобрать подходящий корм, выделить большое теплое помещение, организовать охрану. Но несмотря ни на что, это была победа. Итоги удачного эксперимента не спешили пока обнародовать, тщательно записывая на камеру его этапы. Всему свое время, решил директор. Если они сейчас, в августе, предъявят миру Динарика, ко времени отчетов впечатление от достижения поблекнет, возникнут какие-то вопросы, проявятся неожиданные стороны и нюансы, нестыковки и недоразумения и еще черт знает что. Директор по опыту знал, сенсационный результат лучше обнародовать в нужное время. Тем более что Динарик не давал повода для беспокойства. Он был живуч, жизнерадостен и прожорлив и быстро рос. Он был уже с теленка, бегал на мощных задних ногах, при спокойной ходьбе подключал и короткие передние ноги. Кончик его носа был покрыт роговым щитком, за ним располагался ровный плотный ряд зубов. Динарик оказался игуанодоном, самым распространенным динозавром древней Европы середины мелового периода. Ему для прогулок отвели хозяйственный двор института, отгороженный от мира высоким забором. Туда в хорошую погоду он послушно следовал за «папой» Зинкиным, там бегал на задних ногах, прижав передние к животу. Из облезлого колченогого сморщенного цыпленка он постепенно превращался в нечто красивое и внушительное. Задние его ноги походили на утиные. Передние были короче и не так налиты мускулами. Вместо короткой утиной гузки красовался мощный длинный хвост, способный при необходимости сбить с ног любого врага. Шея его была удлиненной, но не очень длинной, она напоминала скорее верблюжью шею, чем жирафью. По шее, по спине и по хвосту шел ровный мощный гребень. На трех средних пальцах передних и задних ног у него образовались небольшие копытца, а на месте больших пальцев передних ног торчали острые шипы. Но больше всего поразило ученых то обстоятельство, что Динарик не был «лысым». Они ожидали получить ящера с грубой бугристой крокодильей кожей, а получили пушистого птенца. Живот, грудь, верхняя часть ног его были покрыты бурым пухом, а на спине и на шее росла шерсть. Эта шерсть была странной, она росла пучками и больше походила на жесткие короткие перья, чем на волосяную шерсть млекопитающих. Вообще Динарик оказался симпатичным животным. Он вел себя тихо и приветливо. Он доброжелательно относился ко всем, кто входил к нему в загон. Видно было, что он считает людей своей стаей. Возможно, себя он тоже считал человеком. Когда Динарик видел «папу» Зинкина, он издавал мелодичные гортанные звуки, выказывая свою радость.

Динарик быстро рос. Бригада рабочих не успевала подвозить ему нарезанные ветки. Своим широким, похожим на клюв, роговым щитком он ловко общипывал листья с веток, потом перетирал их расположенными в ряд друг к другу ровными плотными зубами.

Наконец, настала пора, когда необходимо было принять решение, что делать дальше. Содержать динозавра в спортивном зале и в институтском хозяйственном дворе становилось обременительно. Динарик основательно подрос. Он был уже два метра высотой и весил не меньше тонны. В длину же он занимал почти весь институтский коридор, когда шествовал за Зинкиным на прогулку.

Кабинет директора гудел от возбужденных голосов. Предложения были самые разные, от радикальных, вроде отправки на мясокомбинат, до сверхгуманных, вроде требования отпустить животное на волю, куда-нибудь в джунгли Амазонки. В самый разгар прений в кабинет влетел возбужденный встрепанный служащий и, не успев перевести дух, срывающимся голосом прокричал: «Динарик сбежал!»

Динарик не хотел сбегать. Он не хотел делать ничего плохого. Ему было комфортно и спокойно в своей стае, в компании людей, которых он видел с рождения и которых считал своими братиками. Ему было весело играть в догонялки с лаборантами и радостно щелкать клювом над самым их ухом. Ему необходимо было ощущать присутствие и заботу Зинкина, которого он считал вожаком стаи и своим родителем и которого слушался беспрекословно. Ему нравилось класть свою голову с полузакрытыми томными глазами на плечо Зинкина и ощущать на шее ласковое прикосновение его рук. Динарик не хотел убегать, но его утроба взбунтовалась. Машина с ветками застряла на лесной дороге. Он хотел есть. Впрочем, он хотел есть всегда. Как было объяснить братикам, что они приносят слишком мало еды? Разве можно набить ворохом веток эту бездонную пропасть, называемую брюхом? Голод заставлял действовать, искать пропитание.

Динарик одним толчком мощного тела опрокинул забор и отправился в путешествие. Сначала все было хорошо. Он шел по пустынному институтскому переулку, разглядывая дома и заглядывая во дворы. Но когда он вышел на широкую людную улицу, началось что-то непонятное. Послышались крики. Люди, идущие по улице, шарахнулись в стороны, побежали. Всю центральную улицу, заполненную народом в этот полуденный час, охватила паника. Люди с перепуганными лицами бежали прочь, не разбирая дороги, визжали тормоза, сталкивались машины. Всех объял ужас при виде невесть откуда взявшегося динозавра. Динарика тоже охватила паника. Его стая, к которой он без тени сомнения причислял себя, его многочисленные братики бежали в ужасе, спасаясь от неведомой опасности. Динарик тоже побежал, дико озираясь и испуская жалобные вопли. Он несся по дороге, лавируя между машинами, прижав короткие передние ноги к груди и мощно отталкиваясь задними, как бегущая голенастая курица. Наконец, он добежал до окраины города. Пустынный переулок выродился в проселочную дорогу, уходящую в поле. Динарик перевел дух. Перед ним раскинулось широкое капустное поле. Невдалеке шелестела листвой рощица. Вокруг никого не было. За спиной остались несколько деревянных домов, окруженных огородами.

Заурчало в брюхе. Динарик нагнул голову, сорвал капустный кочан. Вкус кочана ему не понравился. Динарик затрусил к роще, поднялся на задних ногах к кроне ближайшего дерева и с удовольствием начал уплетать листву. Он притягивал к себе ветки длинным, как у жирафа, языком, срезал их острыми краями челюстей и перемалывал мощными зубами. Его утроба ликовала.

Игнатий Дрюков отложил кисть и невидящими глазами посмотрел на мольберт. Все, хватит, решил он, надо сделать перерыв. Он по опыту знал, что если продолжить работу в состоянии усталости, ничего хорошего не сделаешь, только напортишь. Надо преодолеть азарт и дать отдых глазам и голове. И перекусить пора. Игнатий отложил палитру, закрыл тюбики, убрал кисти и вытер тряпкой руки. Он достал из сумки термос, разложил хлеб, огурцы. Потом встал, размялся. День выдался чудесным, идеальным для пленэра. Необходимо было сделать две-три зарисовки для загородного пейзажа. Не за горами осень, сезон отчетов и выставок. Что ж, сегодня он удачно выбрал композицию. Широкое ярко-зеленое поле, темная рощица, на дальнем плане полоска леса. Ясное небо в пирамидках облаков. Игнатий отошел, издали взглянул на рисунок. Пока неплохо, решил он. Тонирование, набросок, подмалевка, все в тему. Пора выписывать. Игнатий приблизился к мольберту. Вот зеленое сочное поле, темная кайма ельника, синее небо, белые облака, густая зелень рощи, бурый динозавр на ее фоне…. Динозавр? При чем тут динозавр? Что за бред? Кто это ему подрисовал? Игнатий ясно видел изображение динозавра, стоящего рядом с деревом на задних ногах. Доработался до глюков! Игнатий взглянул в сторону рощи и действительно увидел динозавра. Сейчас он уже не стоял у дерева на задних ногах, а направлялся прямиком к нему, Игнатию.

Динарик повеселел. Он был сыт и счастлив. Он огляделся в радостном возбуждении и увидел братика. В желании поделиться с ним радостью, он бодро направился к нему. Игнатий остолбенел. Динарик приблизился к застывшему «братику», протянул морду к самому его лицу, принюхался. Братик приятно пах человеком, членом своей стаи. Динарик дружески зафыркал. Окаменевший Игнатий машинально потянул руку в сторону в поисках средства защиты. Его рука натолкнулась на кусок хлеба. Игнатий схватил хлеб и сунул его в нос Динарику. Динарик аккуратно взял хлеб губами и стал с наслаждением жевать. Он был сыт, но пахнущий человеком вкусный хлеб ему понравился. Неожиданно для себя Игнатий протянул оцепеневшую руку вперед и провел ею по морде динозавра. Динарик прикрыл глаза и, влажно дыша, положил голову на плечо Игнатия. Игнатий стал гладить и чесать покрытую жесткими редкими перьями шею Динарика. Он успокоился и повеселел.

- Ах ты, ласковая зверушка. Да ты совсем ручной! – приговаривал Игнатий. – Чей ты, дружок, откуда взялся?

В ответ Динарик лишь упоенно вздохнул.

- Как же мне тебя назвать? Может, Крохой? Будешь Крохой?

Динарик не возражал. Он был рад оказаться со своим, с человеком, который не убегал от него, который ласково с ним разговаривал и был таким же приветливым, как лаборант его стаи. Потому, когда Игнатий позвал Динарика с собой, тот радостно пошел следом за ним.

Они подошли к гаражу, в котором стоял жигуленок Игнатия. Пока Игнатий открывал ворота, подошел сосед по гаражу Михалыч.

- Привет, Игнатий, - сказал он. – Ты, никак, зверушку завел. Кто это такое?

- Да вот, завел, - отозвался Игнатий. – Динозаврик. Кроха зовут.

Динарик приветливо фыркнул…

(Полностью рассказ размещен на сервере сайта).